Слово о церкви

 

и. и. волошин

 

ВОЗМОЖЕН ЛИ «Истинно-православный» экуменизм?

 

Да будет слово ваше: да, да; нет, нет;

а что сверх этого, то от лукавого.

(Мф. 5, 37).

 

вступление

 

За последние годы происходит много важного в нашей церковной жизни. Для нас, живущих в России, эти изменения складываются из двух частей: во-первых, из того, что мы узнаем о событиях сегодняшних, а, во-вторых, что перед нами открывается прошлое. И тем, кто не жил за «железным занавесом», в условиях всеобщей дезинформации, очень трудно понимать нас. Еще сравнительно не так давно для тех, кто чувствовал ложь безбожия, зачастую единственным источником сведений об учении христианском были редкие цитаты в произведениях русских классиков — у Толстого, Достоевского и т. д. — и атеистическая литература! Там, хоть и подвергнутые «научной критике», но были цитаты из Евангелия. В письмах епископа Григория (Граббе)[1] описан сходный случай: Владыка пишет об одном юноше из Советского Союза, который, внутренне придя к вере, с большими трудами полностью составил из разрозненных кусочков молитву «Отче наш» по классической литературе.

Так что хотя прошло уже 10 лет, как открылся доступ к информации, но слишком много надо усвоить и осмыслить. Наше видение мiра, древней и современной церковной истории складывается, как мозаика: добавляется все время то тут, то там какой-нибудь кусочек. Вот и историю греков-старостильников мы узнаем постепенно.

Еще несколько лет назад автору этих строк представлялось, что прискорбное разделение среди греческих старостильников вызвано скорее внешними, чем вероучительными причинами. Мы были так благодарны Синоду противостоящих Митрополита Киприана за документальные фильмы, обличающие экуменизм, ясно показывающие для всякого, кто только не хочет быть слепым, что у «православных» экуменистов осталась лишь видимая оболочка православной обрядности при полном внутреннем перерождении.

Правда, были в текстах комментариев некоторые «шероховатости», вроде патетических заявлений: вот новое, очередное, еще более глубокое падение «православных экуменистов»... Но ведь нет никаких указаний на то, что после предшествовавшего «падения» было восстание — а упавший и не поднимающийся, снова падать уже не может... Но это казалось стилистической несообразностью, которую можно приписать особенностям перевода...

Увы, сейчас приходится менять свое суждение. Прошло время, и ознакомившись с екклисиологическим учением Митр. Киприана, невозможно считать его во всем соответствующим учению Святых Отцов. В 1994 году были изданы «Екклисиологические тезисы, или Изложение учения о Церкви для православных, противостоящих ереси экуменизма», а сравнительно недавно стал известен доклад Митр. Киприана, прочитанный 23.02/08.03.1998 г. на 6-м Собрании для просвещения православных Ересь экуменизма и святоотеческая позиция православных. Чтение этого доклада составляет значительную часть очередного антиэкуменического фильма, и в таком виде широко распространяется в православном мiре. Надо сказать, что учение Митр. Киприана находит себе все больше сторонников.

В чем его суть? Признавая апостасийное «официальное православие» еретическим, Владыка Киприан считает его в то же время Церковью — точнее, какой-то «заболевшей частью» Церкви. То есть Церковь, согласно этому учению, разделена на «здоровую» не-еретическую и «нездоровую» еретическую части, вместе составляющие единство. Это и отличает киприановскую екклисиологию от «классической» идеологии экуменизма: в нем не рассуждают о «болезненности» разных частей «разделенной  церкви». Вторая существенная черта: чаяние «Собора объединения», включающего обязательно и сохранивших верность Православию, и еретиков. Еще одна особенность этого учения: «обычные» экуменисты открыто пренебрегают Святыми Отцами, не верят в их Богодухновенность, приравнивают их мнения к прочим человеческим суждениям. Писания же Митр. Киприана испещрены ссылками и цитатами из Святых Отцов. Свое учение он основывает именно на их авторитете.

* * *

Наше время, имея аналогии в прошлом, беспрецедентно по масштабам духовных бедствий, попущенных за нашу гордыню. В древности святой Антоний Великий имел видение протянутых над всем мiром бесчисленных сетей диавола. Прошли столетия, и святитель Игнатий Брянчанинов написал:

«Сети диавола умножились в сравнении с временами первенствующей Церкви Христовой, умножились до бесконечности. Умножились книги, содержащие лжеучение; умножились умы, содержащие и сообщающие другим лжеучение; умалились, умалились до крайности последователи святой Истины; усилилось уважение к добродетелям естественным, доступным для иудеев и язычников; явилось уважение к добродетелям прямо языческим, противным самому естеству, взирающему на них, как на зло; умалилось понятие о добродетелях христианских....»[2].

Что сказать о нашем времени? Мы перешли как бы в другую область математики: если святитель говорит об «умножении» лжеучений, составляющих пусть большое, но ограниченное множество, то нынче они как бы «интегрируются», образуя сплошной континуум лжи, окружающий и теснящий Истину. Это горькие апокалиптические воды, которые тщатся размыть основное свойство Истины — определительность. Глобальность современного отступления, по сути приводящего к безбожию, прекрасно описал Александр Каломирос:

 «До наступления нашего достойного удивления века православные верили в Православие, инославные — в свою ересь, безбожники — в свой атеизм; и каждый силился убедить другого, что обладает истиной! Люди верили в истину и боролись за нее — даже те, кто не ведал Истины. Страшная апостасия нынешней эпохи обязана своим существованием вовсе не тому, что наш мiр наполнился еретиками и безбожниками, которые, какова бы ни была их численность, в людях благочестивых могут лишь укрепить веру. Апостасия коренится в том, что ныне перестали верить в Истину, перестали верить, что Истина существует и что стóит прилагать усилие ради борьбы за Нее. Еретик, убежденный в своей ереси, стал теперь уже редкостью; также и безбожники-идеалисты, убежденные в своем атеизме — благословенное явление для нашей эпохи, хотя это и кажется странным. Современные люди потеряли всякое убеждение в чем бы то ни было. Для них все относительно, все поставлено под сомнение и неопределенно. Для них нет ничего, за что стоило бы бороться, что стоило бы защищать, кроме их собственного благополучия в этой преходящей жизни. В подобном мiре безбожник или убежденный еретик — это словно бы остров жизни посреди океана смерти, потому что его убежденность свидетельствует о стремлении к истине, и хотя эта убежденность неразумная, неясная и страстная, она, тем не менее, показывает, что еще не сожжены все мосты, связывающие душу с Богом, Который и есть та самая Истина, хотя эти люди этого не знают и не признают».

 «Православные» церкви, стоящие на позиции экуменизма и суперэкуменизма, сознательно поставили свои организации в один ряд с сектантами, мусульманами, талмудическими иудаистами, язычниками, сатанистами и атеистами, утверждая ценность и их «духовного опыта». Вся система бывших Поместных Церквей в двадцатом веке затонула в пучине этого перерождения, для которого термин «экуменизм» уже не является исчерпывающим. Вслед за отступнической иерархией в погибель затягиваются тысячи и тысячи «малых сих» — простых верующих. Эта картина ужасна сама по себе, но трагичны ее последствия и для тех, кто дорожит истинной верой и понимает пагубность отступления от нее: различные суждения о том, чем является апостасийное «православное» сообщество, разделяет ревнителей, раздробляет и ослабляет их противостояние лжи, может порождать новые ереси. Ведь именно этот вопрос расколол в 1937 году греческое старостильническое движение — именно тогда, когда оно было на грани победы над обновленческим расколом. Понятно поэтому желание сформулировать православную, действительно святоотеческую позицию в этом вопросе. Достигает ли теория Митр. Киприана этой цели? И если нет, то каков должен быть правильный ответ православных на вызовы времени?

 

* * *

1. Богословие Лаодикийской Церкви.

 

И Ангелу Лаодикийския Церкве напиши: ... вем твоя дела, яко ни студен еси ни тепл: о, дабы студен был еси или горящ. Тако, понеже тепл еси, и ни студен еси ниже горящ, имам тя изблевати из уст Моих

 (Откр. 3, 13–16).

 

Идолопоклонство и всякого рода явное отвержение Бога можно уподобить открытому яду; от него всякий удобно может остеречься. Ересь можно уподобить пище, имеющей по наружности прекрасный вид, но отравленной ядом: такая пища — тот же яд, от которого уже трудно остеречься как потому, что яд замаскирован, так и потому, что прекрасный вид и благоухание пищи возбуждают в человеке естественное его желание насытиться и насладиться пищею. Ересь всегда сопутствуется лицемерством и притворством; она многоглаголива, велеречива, обилует ученостию человеческою и потому удобно привлекает к себе людей и уловляет их в погибель; несравненно более людей уловлены в вечную смерть посредством ереси, нежели посредством прямого отвержения Христа.

Святитель Игнатий Брянчанинов, О ересях и расколах

 

Наш век дал примеры самых полярных состояний человеческого духа. Никогда в истории человечества не захватывал такие огромные массы атеизм с его холодом тартара. Но и пламя православной веры за всю историю христианства не дало столько исповедников и Новомучеников, сколько дала Россия ХХ века. Однако наше время породило еще один небывалый прежде духовный феномен, одинаково далеко отстоящий и от неверия, и от любой, не только православной, веры: апостасийное всесмешение. И, как говорит нам Писание, оно — «теплое», не холодное и не горячее — особенно мерзко Богу (Откр. 3, 16).

Для борьбы с Истиной враг рода человеческого еще с момента искушения наших прародителей употребляет одно страшное оружие: демагогию. Она состоит в подмене понятий и в возбуждении через слово — высший дар Божий человеку — состояния страстного, свойственного бессловесным тварям. Действительно, как близки по созвучию истинные слова Божии «не вкушать с одного древа», и слова лукавого вопроса змия «не вкушать ни с одного древа»? Войдя в сознание человека, ложные слова потемняют ум и действуют на сердце, источник наших помышлений. Происходит что-то противоположное известному принципу политики: не «разделяй и властвуй» — а «смешивай и властвуй». Екклисиология «больных» и «здоровых» частей Церкви основана, на наш взгляд, именно на демагогическом смешении и подмене одних понятий другими. Попытаемся проанализировать те понятийные, семантические «размытия», которые приводят к столь плачевным результатам. Разберем, в качестве примера, упоминавшийся доклад Ересь экуменизма и святоотеческая позиция православных.

Доклад состоит из двух, по объему примерно равных частей: А. Каноничность антиэкуменизма и Б. Правильные пределы антиэкуменизма. Заранее хотим попросить снисхождения и внимания уважаемых читателей за подробность, иногда пословную нашего анализа. Она необходима потому, что в анализируемой екклисиологии, что называется, нет живого места, все понятия «сдвинуты», иногда больше, иногда меньше. И если характернейшей чертой Православия является определительность, четкость и ясность, то анализируемое учение наполнено неопределительностью.

* * *

Первая часть доклада начинается со вступительного раздела «Самая ревностная часть Церкви». Уже она задает тон всей остальной работе и выявляет основные подтасовки, приводящие к парадоксальным выводам киприановской екклисиологии. Здесь кратко излагается история подписания святым Григорием Назианзиным полуарианского исповедания, что вызвало смуту в его Церкви. Но благодаря усилиям, в частности, его сына, будущего святого Григория Богослова, его отец, тогда находившийся уже в преклонных годах, понял свою ошибку, и был достигнут церковный мир. Митр. Киприан цитирует Григория Богослова: «...Разномыслящих, доколе можно, будем принимать и врачевать как язву истины; страждущих же неисцельно станем отвращаться, чтобы самим не заразиться их болезнью, прежде, нежели сообщим им свое здоровье». На основании этой истории делаются такие выводы:

1.   Благочестивый верующий народ издревле был очень чутким в вопросах веры. Святитель Григорий называет его «самой ревностной частью Церкви». Верующий народ никогда не колебался отмежевываться от пастырей, хотя бы и очень добродетельных, если последние не «право правили слово Истины».

2.   Это отмежевание совершалось для того, чтобы благочестивые не заразились болезнью, то есть еретическим мнением заблуждающихся.

3.   Инославные разделяются на тех, кто поддается лечению, и тех, кто неизлечимо болен; первых будем «принимать и врачевать», а от других «отвращаться».

Выше, описывая отделение паствы от Григория Назианзского, Митр. Киприан пишет: «Они прервали общение с ним; иными словами, они от него “оградились”».

Выводы эти, как видим, начинаются с комплимента «верующему народу», к которому и обращается Митр. Киприан. История говорит, что далеко не всегда «верующий народ» оправдывал слова святителя Григория. Множество «простых верующих» во все времена увлекалось в ереси и в расколы. А в наше время абсолютное большинство «православных» последовало за отступническим епископатом «мiрового православия». Но с точки зрения риторического искусства такое начало психологически очень правильное: оно раскрывает внимание слушателей и снимает критичность восприятия. А насторожить должны бы уже фразы об «ограждении» и «отмежевании» при соприкосновении Церкви с ересью. Из поля зрения выводится базовая, онтологическая причина отторжения ереси и ее носителей-еретиков: принадлежность к ереси означает органическую принадлежность к иному телу, нежели Тело Христово. Ибо в соответствии с учением  Церкви о Себе Самой как Едином Теле Христовом, объединяющем всяческая  единой истинной верой, принятием Слова Божия, она естественно отторгает от себя члены, имеющие иную веру. Так тело живого существа, само бытие которого определяет его генетический код, —таинственное «слово» Божие, — отторгает чужеродный орган, имеющий в основе своей иное «слово».

У Митр. Киприана мы видим только вторичный «педагогический» аспект: «отмежевание», «ограждение» для пресечения соблазна. Такие расплывчатые формулировки приводят к искажению православного взгляда на Церковь, прикрывая полную несовместимость еретического сообщества и Церкви. «Ограждаться» можно в разных случаях от многого, не разрывая при этом церковного единства. Монахам, например, предписывается возможное «ограждение» и «отмежевание» от лиц противоположного пола, но ничто не препятствует этим «разделенным» находиться в единой Церкви.

Уже в истории с Григорием Назианзиным докладчик не говорит о том, что основой достигнутого церковного мира было исправление святителем его ошибочного суждения, но выражается двусмысленно: «В конце концов, ему [Григорию Богослову] удалось, с Божией помощью, примирить монашествующих и духовенство со своим епископом-отцом. Плодом достигнутого примирения стало его первое слово, названное “О мире”». Вполне можно подумать, что мир был достигнут без того, что святитель оставил свое ошибочное суждение!

Далее. Обратим внимание на 3-й вывод. Из истории с частным и исправленным ошибочным суждением православного (даже святого) епископа делается заключение в отношении инославных, каковое наименование есть, как известно, вежливая форма наименования еретиков. Если Григорий Богослов говорит о врачевании разномыслящих — т. е. православных, по немощи увлекающихся ошибочными мнениями, что и составляет долг православного пастыря, то Митр. Киприан переносит пастырское попечение на еретиков! Здесь мы встречаем важнейшее для киприановской экклисиологии смешение: погрешающих в своих суждениях православных и еретиков. Здесь — корень его «учения». Митр. Киприан не выделяет в особую категорию тех, кто будучи православным, имеет по какой-то причине в своих суждениях уклонения от истины. Митр. Киприан не разделяет ни их, ни, как далее увидим, погрешающих нравственно, от еретиков. Он всех их относит к категории «больных», но находящихся внутри Церкви.

 

* * *

Далее Митр. Киприан распространит это смешение и на апостасийный экуменизм:

«В наши дни перед нами стоит уже во всемiрном масштабе новая угроза: ересь экуменизма и принятие нового календаря.

У нас есть пастыри, и даже патриархи, которые уже по убеждению и соборно подтверждают и проповедуют еретические мнения. Но паства еще не осознала полностью, что таким образом подвергаются опасности вера и спасение.

С 1920 г., и особенно с 1924 г., перед ревнителями благочестия стоит двойственная задача: правильно выразить отношения Веры и отношения Любви к экуменистам и обновленцам.

Богословское обоснование этого двойного отношения не раз подвергалось испытанию и, к сожалению, разделяет антиэкуменистов, придерживающихся святоотеческого церковного календаря.

Хотя все согласны, что нельзя иметь абсолютно никакого церковного сношения или общения с экуменистами, все же нет согласия по поводу церковной оценки этих еще не осужденных обновленцев и вытекающего отсюда правильного пастырского подхода к ним.

Это разногласие приводит к тому, что умеренным антиэкуменистам, в данном случае нашему Священному Синоду, приходится бороться на двух фронтах:

на одном фронте мы противостоим экуменизму и одновременно прилагаем усилия, чтобы убедить добронамеренных братий наших,  [здесь и далее подч. мною. — И.В.] придерживающихся Нового Стиля, действовать со всей ответственностью и исполнить свой долг перед лицом угрозы нашей Вере;

на другом фронте мы сталкиваемся с отклонениями внутри Православия и прилагаем усилия, чтобы сохранить здравые екклисиологические принципы и правильные богословские предпосылки в борьбе с экуменизмом, дабы не дать места нововведениям в самой нашей борьбе с нововведениями...»

Попробуем проанализировать эти программные утверждения. Итак,

Если смотреть на изменения положения бывших Поместных Церквей по отдельности, мы увидим частные трансформации. Всякий, знающий хоть немного современную церковную историю, понимает, что в разных православных Церквах эти процессы шли не синхронно. В России они вылились сначала в прямое оголтелое обновленчество, включавшее и календарное новшество, а с 1927 года — в то, что мы привычно называем «сергианством», и что, похоже, в наибольшей полноте являет все многообразие апостасии.

Поэтому в приведенных словах Митр. Киприана неправдой является все: нельзя называть «угрозой» то, что осуществляется в явном виде уже почти столетие. Не называем же мы «угрозой пожара» догорающее пепелище. Тем более неуместно определение «новая». Кроме того, процесс апостасии не сводится ни к новому календарю, ни даже к экуменизму. Экуменизм в последние годы перешел, как мы уже говорили и будем вынуждены повторять дальше, в суперэкуменизм нью-эйдж, «соединяющий» все: и религиозные верования, и сам атеизм. Для Греческой Церкви календарная реформа стала началом обвала в апостасию. И при всей важности самого по себе церковного календаря для канонической жизни Церкви, реформа имела цель несопоставимо более значительную (что, конечно, известно Митр. Киприану): соединение с инославными в вероисповедной и литургической жизни, что  выводит проблему в область догматики. Если по икономии возможны ситуации временного принятия в Православную Церковь тех, кто служит не по юлианскому календарю (примеры этого были в истории РПЦЗ, что служит предметом нападок для тех, кто слишком «зациклен» на самой по себе проблеме календаря), то в догматах икономия невозможна.

2. Далее Митр. Киприан заявляет: «У нас есть пастыри, и даже патриархи, которые уже по убеждению и соборно подтверждают и проповедуют еретические мнения». У кого — у нас? Здесь вводится утверждение о том, что еретики — наши! Обратите внимание на тонкость высказывания: не еретики, а проповедующие «еретические мнения». В контексте недавнего упоминания об истории Григория Низианзина эта формулировка вызывает в умах слушателей соединение образа православного (даже святого), но впавшего в частное заблуждение, и полностью предавших веру Христову «пастырей» и «патриархов»! А ведь Митр. Киприан прекрасно знает, что по убеждению, соборно проповедовать ересь — это значит полностью отпасть от Церкви. Это должно заставлять православных также полностью отделяться от таковых «пастырей», вернее, «волков в овечьих кожах». Не только, как мы выше говорили, из-за боязни «заразы», как от «больных», но как от находящихся вне живого Тела Живого Бога — т. е. в вечной смерти. Далее: «Паства еще не осознала полностью, что таким образом подвергаются опасности вера и спасение». Опять возникает вопрос: чья паства? Если «наших пастырей и патриархов» «мiрового православия», — то, как отделенные от Церкви вместе со своей супер-еретической иерархией, таковые не могут быть объектом пастырства со стороны православных. Они, как еретики, язычники или неверующие могут быть объектом миссионерской, но отнюдь не пастырской деятельности. Если же Митр. Киприан говорит о пастве истинно-православной, то, конечно, дóлжно всячески предостерегать ее от опасностей современных соблазнов, из которых криптоэкуменическая екклисиология является весьма важным.

Любовь, Которая есть Бог, единая в своем стремлении соединить все творение в Себе, по разному являет Себя. Тех, кто уже соединен с Ней верою, Она устами Апостола призывает к хранению единства: ...молю вас... достойно ходити звания, в неже звани бысте, со всяким смиреннгмудрием и кротостию, с долготерпением, терпяще друг другу любовию, тщащеся блюсти единение Духа в союзе мира. Едино тело, един Дух, якоже и звани бысть во единем уповании звания вашего: един Господь, едина вера, едино крещение: един Бог и Отец всех, Иже над всеми и во всех нас (Еф. 4, 1–6). Тех же, кто еще находится в неведении Истины, Дух призывает: приступите к Нему и просветитеся... вкусите, и видите, яко благ Господь (Пс. 33, 6, 9). И наконец, тех, кто вкусили и просветились, но отвергли Жизнь и Свет, та же Любовь предупреждает об их погибельном состоянии: невозможно бо просвещенных единою, и вкусивших дара небеснаго, и причастников бывших Духа Святаго, и добраго вкусивших Божия глагола, и силы грядущаго века, и отпадших, паки обновляти в покаяние, распинающих Сына Божия и обличающих [ругающихся Ему]. Земля бо пившая сходящий на ню множицею дождь, и рождающая былия добрая оным, имиже и делаема бывает, приемлет благословение от Бога: а износящая терния и волчец, непотребна есть и клятвы близ, еяже кончина в пожжение (Евр. 6, 4–8). Страшны эти слова апостольские, но, увы, справедливость их мы видим во всей церковной истории. Множество некогда Православных Церквей переродилось в еретические или раскольнические сообщества, в то время как массовые возвращения к Православию  — редчайшие случаи особой милости Божией.

Любовь неразлучна от правой веры, неразлучна от Истины. И проявлением любви к покинувшим Церковь является анафема, ограждающая Церковь и ясно показывающая, какую черту переступили отступники. «Церковь являет свою любовь и тем, кто отходит от нее с ожесточением во внешнюю тьму. Им вслед возглашает она анафему, надеясь на то, что они опомнятся, устрашившись отлучения — не от человеческого сообщества, а от грядущего Царства Славы», — писал святитель Николай Японский. О совершенно различном проявлении любви говорил и Апостол Иуда: ... в последнее время будут ругатели, по своих похотех ходяще и нечестиих. Сии суть отделяющие себя от единства веры ...Вы же, возлюбленнии, святою вашею верою назидающе себя, Духом Святым молящеся, сами себе в любви Божией соблюдайте, ждуще милости Господа нашего Иисуса Христа, в жизнь вечную. И овех убо милуйте разсуждающе: овех же страхом спасайте, от огня восхищающе, обличайте же с боязнию, ненавидяще и яже от плоти оскверненную ризу. (Иуд. 1, 18–23). Разница между древними еретиками и раскольниками и нынешней апостасией лишь в том, что апостаты, если здесь возможны сравнения, еще далее уходят от Церкви. Поэтому ни в 1920-м, ни в 1924 году ничего нового в отношении к ним Церкви вырабатывать не требуется: любовь к отступникам заключается в бескомпромиссном и правдивом свидетельстве их отторжении от Церкви.

Вот этой духовной рассудительности и различительности, которая только и может достигать цели любви — соединения с Богом, и отрекаются и «классические» экуменисты, и новоявленные «истинно-православные» экуменисты.

Да, поводом для расколов среди старостильников во многих случаях является вопрос об отношении к «мiровому православию». Но это отношение может быть либо правильным и в отношении веры, и в отношении любви, либо ошибка относится к обеим сторонам духовной жизни. Двойное отношение — по отдельности к вере и любви — может говорить только о раздвоенности сознания.

В приведенной фразе содержатся некоторые противоречия. Если все православные согласны, что с кем-то (в данном случае, с экуменистами) нельзя иметь церковного общения, — то это не может быть ничем иным, как признанием экуменистов не принадлежащими Церкви, неправославными. Иначе отвергать общение с теми, кто принадлежит Церкви, — есть тяжкий грех против нее, грех раскола. Так что такое всеобщее суждение уже есть самая главная церковная оценка экуменистов: они еретики. Какое еще может быть у Церкви осуждение кого-либо, как не разрыв с ними общения, отлучения их от Себя? Ни в тюрьму, ни на плаху Церковь не посылает...

В этой фразе мы встречаемся с удивительным желанием «пасти» тех, кто не находится в церковной ограде. Чуть раньше говорилось «о наших пастырях», соборно проповедующих ересь. Теперь, наоборот, истинно православные обязываются тому, чтобы пасти тех, в отношении кого Апостол заповедал обличайте же с боязнию, ненавидяще и яже от плоти оскверненную ризу! Так что мы видим еще одну «подтасовку» понятий, стирающую границы Церкви: и в ней — «пастыри», и вне ее — «пастыри». И по обе стороны церковной ограды — общие «пасомые».

5. Отсюда логично вытекает представление об экуменистах, как о добронамеренных братьях наших, придерживающихся Нового Стиля. Как мы обращали внимание раньше, настойчиво подменяется апостасия, всестороннее и полное отступление от Православия, частным, и, как известно, необязательным ее признаком: календарной реформой. В апостасийных «любви и мире» прекрасно уживаются и «старостильная» МП, и Константинополь с реформированным календарем, и Финская церковь, саму Пасху празднующая по григорианскому календарю. Следующие слова — «действовать со всей ответственностью и исполнить свой долг перед лицом угрозы нашей Вере» — совершенно противоречивы. То, что требует доказательств, вернее, то, что, исходя из православной позиции, доказать невозможно, предполагается уже имеющим место — будто бы вера у экуменистов и истинно-православных одна. И это достигается одним словом — «нашей». Возникает недоумение: а как должны «действовать со всей ответственностью и исполнить свой долг» экуменисты и супер-экуменисты, описанию всевозможных безобразий которых будет посвящен следующий же раздел доклада, именуемый Ересь экуменизма? Их «долг», как слуг и предтеч Антихриста, — гнать и преследовать православных. Они его очень неплохо исполняют. Можно обратиться и к нашим обновленцам 20-х годов, и к красным «сергианским» попам, «сдававшим» КГБ на расправу православных; вспомнить гонения и мучеников истинно-православных Греции со стороны новостильников. Да и сегодня — Московская патриархия прекрасно исполняет свой долг, отнимая храмы и избивая верующих с помощью ОМОНа или палестинских полицейских...

 

              ò ^{православные}

[

         ñ ^{еретики}

 

***

Далее следует пространный второй раздел первой части, Ересь экуменизма, в котором на многочисленных примерах как официальных заявлений, так и соответствующих действий, происходивших с 1920-го по 1995 годы, доказывается то, что является среди истинно-православных общепринятым мнением: «православные» экуменисты суть еретики. Странно однако, что эти примеры касаются контактов только с римо-католиками, причем докладчик не упоминает о все расширяющемся участии «православных» в супер-экуменизме, в контактах и совместных «молениях» с язычниками. А ведь еще в 1989 году, например, патриарх Александрийский Парфений публично заявлял в официальном письме, что «Магомет — пророк Божий», и что всякий, «говорящий против Ислама или буддизма, говорит против Бога». Не упоминает Митр. Киприан и о «единении» в пределах ВСЦ и других экуменических организаций с «церквами» гомосексуалистов и лесбиянок, хотя все эти факты, конечно, ему прекрасно известны. Но упоминание о них привело бы слушателей к пониманию того, что апостасия, с которой мы имеем дело, глубже и страшнее не только взятой самой по себе календарной реформы, но и межхристианского экуменизма. А ведь Митр. Киприану надо доказать, что святоотеческая позиция заключается в признании «православных» отступников братьями, принадлежащими единой Церкви (только «больными», что должно внушать к ним чувство сострадания).

 

* * *

 

Наконец, третий, последний раздел первой части, Православное противостояние и ограждение. Он начинается с вопроса, не отделяются ли те, кто прерывает церковное общение с еретиками, от Церкви, от Бога, от святых, не нарушают ли таковые единства Православия? Сама постановка подобного вопроса должна вызывать у верующего человека, знающего, что такое ересь, великое удивление. Это все равно, что спросить: а не отделяется ли от общества добропорядочных граждан и не нарушает ли закон тот, кто категорически не хочет иметь ничего общего с уголовными преступниками?

Приведя пример св. Марка Эфесского, решительно противоставшего, как известно, Унии, Митр. Киприан доказывает необходимость ограждения от еретиков. Он выделяет слова Эфесского святителя, сказанные им перед смертью: «...И пусть никто из принадлежащих к ним [униатам], никаким иным путем не пытается присоединиться или сослужить с нашими, ибо это означало бы смешать то, что не может быть смешанным. Они должны быть полностью в разделении с нами до тех пор, пока Бог не дарует исправление и мир Своей Церкви». После этого Митр. Киприан вопрошает: «Слово Святителя — строгое и непреклонное. А почему? Как оправдать такую непримиримую позицию касательно латиномудрствующих униатов той эпохи, которые — что очень важно, и прошу Вас обратить на это особое внимание — еще не были осуждены официально Православным Собором и еще являлись тогда т. н. “официальной Церковью”?» «Доказательство» того, что св. Марк Эфесский — единомышленник Митр. Киприана, построено на противоречивой конструкции: «еретики принадлежат Церкви, но должно “ограждаться” от них в молитве и таинствах — не потому, что они вне Церкви, но чтобы не заразиться».

Обратим внимание на вышеприведенную цитату: «должны быть полностью в разделении с нами до тех пор, пока Бог не дарует исправление и мир Своей Церкви». Может быть, св. Марк Эфесский ожидал соборного решения, чтобы счесть униатов находящимися вне Церкви? Конечно, при любви Святого Отца к Истине и нераздельной с Ней четкости определений, если бы он мыслил что-то подобное, то ясно бы и выразил свою мысль. Но ничего подобного нет и не могло быть. Слова, взятые из предсмертной беседы святого, выражают лишь надежду на дарование мира Церкви, окончание смуты, во время которой православные соблазняются еретическими воззрениями. А если допустить возможность, что слова до тех пор, пока означают, что после этого произойдет «законное объединение» православных с еретиками, то тогда правы нечестивцы, хулящие Божию Матерь! Ведь они точно так же толкуют евангельские слова и не знал [Иосиф] Ее, как наконец [до тех пор, пока] Она родила Сына Своего Первенца... (Мф. 1, 25) в том смысле, что после Мария сочеталась с Иосифом!

Если хотите, то на основании той же беседы можно «доказать», что Марк Эфесский был... сергианином! Уже в следующем абзаце мы читаем: «... я верю, что он [Схоларий] — единственный из обретаемых в настоящее время могущий протянуть руку помощи Православной Вере, волнуемой насилиями разрушителей совершенства догматов, а также, с помощью Божией, исправить Церковь...» Какая разница с м. Сергием: исправлять и спасать Церковь — не одно ли и то же?.. Таким методом, каким пользуется Митр. Киприан, цитируя из Отцов отдельные кусочки, «доказать» можно абсолютно любую ересь!

Далее в докладе приводятся и другие кусочки, где употребляются термины отделение, ограждение, противостояние, взятые из цитат святых Никодима Святогорца, Феодора Студита, Василия Великого. Конечно, одни эти цитаты никак не могут доказать, что еретики принадлежат Церкви! «“Ограждающие себя”, т. е. “отделяющиеся от еретического общения”, так называются потому, что “ограда” православной истины защищает и отделяет их от неправославных, которые стоят вне Истины: “ограда отделяет тех, кто внутри, от тех, кто снаружи”», — пишет Митр. Киприан, в последних словах цитируя Зонару. Если эти слова брать вне общего контекста, какой же православный будет спорить! Но он их поймет, естественно, так, что те, кто находятся вне Истины, находятся вне Церкви, огражденные четко определенной Святыми Отцами церковной оградой: догматами и канонами. Еретики, попирая догматы, «проламывают» себе на горе эту спасительную ограду и оказываются во тьме внешней (по-церковнославянски кромешной). Потому что для православного Церковь—Тело Христова и Истина—Христос есть в известном смысле синонимы. Однако Митр. Киприан отдельно проводит границы между Истиной и ересью, и между Церковью и не-Церковью. Если обратиться снова к восточному символу, то окружность — это ограда Церкви, а кривая линия внутри — киприановское «спасительное ограждение»:

^{граница еретики}F[E^{православные}

Митр. Киприан цитирует определение VII Вселенского Собора: «Ересь отделяет всякого человека от Церкви» (!!!). Таким образом, слушателю или читателю остается только осознать, что еретики никак не могут быть в Церкви, но и никак не могут быть вне ее! Волшебным средством для разрешения этого противоречия является грядущий «Собор объединения»!

 

В ожидании... КОГО?

«Никогда, о человече, то, что относится к Церкви, не исправляется чрез компромиссы: нет ничего среднего между Истиной и ложью... и хотя возможно сказать, что между светом и тьмой есть середина, называемая вечерними и утренними сумерками, однако между Истиной и ложью, как бы кто ни старался, не выдумает нечто среднее»

Св. Марк Ефесский, из послания к Схоларию

 

Как и обещал Митр. Киприан во вступлении, вторую часть своего доклада, Правильные пределы антиэкуменизма, он посвящает, в основном, доказательству, что до «Собора объединения» еретики (которые, как только что мы видели, не принадлежат Церкви), принадлежат Церкви. Начинает он снова с двусмысленности: «В первой части я пытался доказать каноничность анти-экуменизма, указывая, что прекращение церковного общения с экуменистами не означает уход из Церкви». Неучастие в таинствах и молитве может только одно означать, если мы не хотим впасть в раскол: те, от кого мы отделились таким образом, с нашей точки зрения, не есть Церковь. В высказывании же Митр. Киприана вновь скрыто утверждается, что экуменисты=еретики остаются в Церкви, прекращает ли или не прекращает с ними кто-либо общение! Думается, если бы экуменисты были озабочены мнением Митр. Киприана (чего, конечно, на самом деле нет), то уже после этой фразы они могли бы совершенно успокоиться: они находятся в Церкви в любом случае!

Но посмотрим, как Митр. Киприан, опять ссылаясь на Святых Отцов и Соборы, проводит еще одну оградительную линию — от неумеренных, с его точки зрения, «ревнителей благочестия». Он цитирует преп. Феодора Студита: «Мы неправильно ссылаемся на изречения Святых Отцов и от этого впадаем в отцеборчество или лучше сказать богоборчество». Как ссылается на святых Отцов сам Митр. Киприан, мы недавно видели на примере его обращения к св. Марку Эфесскому...

Для доказательства он берет в качестве прямого аналога время иконоборческой смуты и VII Вселенского Собора, выписав «удобные» для него кусочки из его Деяний: «Церковь  “ныне рассекается и разрывается”, подвержена “рассечению”, “разделению”, “разногласию” и “страсти к вражде”... Собор созван “к единению и единодушию церковному”, “на пользу единения Святой кафолической Церкви Божией”, “да соединит разделенное”». Отсюда вывод: «То есть, 60 лет спустя появления иконоборческой ереси, Церковь считалась разделенной и нуждающейся в объединении. Это является и нашим основным взглядом на современное положение: Православная Церковь сегодня, по причине ереси экуменизма и календарной реформы, разделена и нуждается в объединении».

Все эти «разделения», о которых говорят Святые Отцы, относятся, конечно, к сложному положению православных, которые во времена церковной смуты зачастую «не узнают» друг друга, как во время урагана ночью трудно понять, кто рядом с тобой. Время арианских смут св. Василий Великий образно так и описал: «Ночное сражение, когда не отличить своих от чужих»[4]. Святые Отцы, как истинные пастыри, не ошибались, кто есть их, то есть Христовы, овцы, а кто — вне Его пажити-Церкви, и отлично понимали, где проходит ее граница. Они не пытались пасти волков, предоставляя их участь Господу. В период смут они стремились собрать свое стадо, разгоняемое и рассеиваемое внешне, но единое по своей природе: овца остается овцой, даже если она горохищное овча. Отцы следовали апостольскому наставлению: что бо ми и внешних судити? не внутренних ли вы судите? внешних же Бог судит: и измите злаго от среды вас самех (1 Кор. 5: 12,13).

Митр. Киприан пытается заставить слушателей принять теорию «разделенной Церкви». Но эта концепция мало чем отличается от классического экуменизма. Поэтому Митр. Киприан стремится «согласовать» такой взгляд со святоотеческим. И тут он обращается к уже упоминавшемуся нами смешению ереси, отторгающей от Церкви, и погрешения относительно вероучения и христианской нравственности внутри Православия. «При появлении любого духовного заболевания, какой-нибудь ереси, церковный организм разделяется на еще “здоровую часть” и на “заболевшую”... Различение здоровых от больных, доброго семени от плевел, хороших рыб от негодных, которые могут существовать вместе, “расти купно” на одном и том же “поле” или в том же “неводе” Церкви (Мф. 13), подчеркивается в соответствующих притчах Господа. ...Они отделяются окончательно или Соборным рассмотрением Церкви, или же во время “жатвы”, то есть “кончины века” самим Господом».

Вот что пишет блаж. Феофилакт Болгарский по поводу Евангельской притчи о пшенице и плевелах, на которую ссылается Митр. Киприан: «Здесь речь идет о ересях, которым позволено быть до конца мiра. Если мы будем убивать и истреблять еретиков, подымутся раздоры и войны; а при раздорах и многие верные могут погибнуть. Но и Павел, и разбойник были плевелами, прежде чем уверовать, но они не были истреблены, в то время ради имеющей произрасти из них пшеницы, ибо в последующее время они принесли Богу плод, а плевелы пожгли огнем Святаго Духа и пылом своей души». Так, в соответствии со Святыми Отцами, эти притчи относятся не к Церкви, с которой можно соединиться, как Савл и разбойник, только правой верой, а к мiру, промыслительно до последних дней насильственно не изгоняющему тех, кто чужд Церкви.

Интересно, что далее Митр. Киприан «доказывает» принадлежность еретиков Церкви примером из Отечника. Некий монах, увлеченный страстью к дочери языческого жреца, по настоянию ее отца, отрекся от Христа. Но бес велел жрецу и после этого не отдавать дочь, потому что Бог все еще не оставил монаха и помогает ему. Узнав об этом, несчастный пришел в умиление и покаялся. Из этого повествования Митр. Киприан делает новый неожиданный вывод: «Человеколюбие нашего Господа удивительно... Итак, можем ли мы сегодня утверждать, что все наши братья, которые придерживаются нового стиля, совершенно оставлены Богом и вообще лишены благодати и Церкви?»

То, что Господь никакого грешника и отступника не оставляет благодатью, всем хочет спастись и в разум Истины придти, — как это может свидетельствовать о том, что все они (как присоединившийся к язычеству монах) не лишены Церкви!? Как и в случае с Григорием Назианзином, Митр. Киприан упорно не хочет видеть «слона»: то, что отпавшие от Церкви присоединяются к ней только покаянием. Или через отвержение ошибочных суждений, в случае увлечения ересью, или путем нравственного восстания. А то ведь можно для оправдания принадлежности еретиков Церкви сослаться и на Апостола Петра. Он после отречения, конечно, не был оставлен Богом и благодатью, которая и подвигла его к покаянию, что свидетельствует и Евангелие (Иоан. 21: 15–17), и церковное Предание.

Интересна также следующая фраза Митр. Киприана: «Как это [непринадлежность Церкви] возможно, если учесть, что они не дошли до гласного отречения от Православия и большинство из них не признает главного догмата екклисиологической ереси экуменизма, или даже не знает что такое экуменизм на самом деле?» Из этого можно понять, что под нашими братьями подразумеваются в основном мiряне. Вопрос о том, являются ли для Митр. Киприана братьями еретики-епископы при этом остается открытым. Но его слова вызывают крайнее недоумение. Греция — сравнительно небольшая страна, где православие является официальной религией. Никакого информационного тотального запрета, как в России, в ней не было. Митр. Киприан и его Синод противостоящих, не говоря о других старостильниках, обличающих экуменизм, распространяют свои взгляды относительно беспрепятственно. Почему же получается такая картина? Думаю, ответ дает наблюдение над членами нашей МП, которое вновь свидетельствует о том, что современная апостасия есть более страшная духовная болезнь, чем «просто» ересь. Вспомним вновь приведенную в начале пространную цитату из А. Каломироса. Да, абсолютное большинство тех, кто принадлежит к «официальному православия» — и в МП, и в Элладской церкви, — просто не хотят знать о вере, их сознание адогматично. В церкви они ищут не истины, чье Царство — не от мiра сего, а «духовного» подспорья для жизни на земле.

Мы наблюдали действие фильмов, снятых по благословению Митр. Киприана, где документально запечатлены чудовищные для нормального православного вещи: совместные молитвы и «сослужения», в которых участвуют «православные» епископы, не только с еретиками, но и с натуральными язычниками, иудаистами, буддистами и т. д. В кошмаром сне не снилось такое Святым Отцам! Бегом бы они бежали от этой мерзости запустения! А нынешние благочестивые православные клирики и мiряне, находящиеся под руководством своих «духовников», зачастую «старцев» МП, поахав и поохав, — благополучно остаются! Так что не знают сейчас люди что-либо лишь по одной причине: не хотят знать.

* * *

Перейдем к вопросу об «Общем Соборе Объединения», который, по мнению Митр. Киприана, только и может еретиков, которые пребывают и вне и внутри Церкви, не то, наконец, из нее окончательно вывести, не то с нею окончательно соединить. Митрополит считает, что такой Собор непременно должен быть с участием еретиков — в нашем случае экуменистов, хотя из истории известно, что не на всех Соборах присутствовали еретики. Так, например, II и V Вселенские Соборы обошлись без их присутствия. Цель Собора в отношении тех или иных ересей — четко определить церковную позицию, провести черту между Православием и ересью. Конечно, никогда не могло быть речи об «объединении» с еретиками, но лишь о соединении православных, во время церковных смут зачастую находящихся в неправильных отношениях между собою. Следует отметить, что в своих Екклисиологических Тезисах Митр. Киприан постоянно называет все Вселенские Соборы «объединяющими». Он приписывает Собору функцию, которую выполняет у латинян Папа: непогрешимое суждение. Хотя история знает множество лже-соборов, и что, как не такой лже-собор может получиться, если собрать его сегодня из представителй «мiрового православия» и истинно-православных, которых сейчас капля в море? С другой стороны, в представлении Митр. Киприана Собор есть единственный компетентный орган, отлучающий еретиков от Тела — в предположении, что до вынесения такого решения еретики находятся внутри Тела. Святитель Игнатий Брянчанинов писал о ереси: «Сущность этого греха — богохульство. Будучи собственно грехом ума, ересь не только омрачает ум, но и сообщает особенное ожесточение сердцу, убивает его вечною смертию. Этим грехом человек всего ближе уподобляется падшим духам, которых главный грех — противление Богу и хула на Бога». Это суждение концентрирует взгляд всех святых Отцов. Но Митр. Киприан, в противность этому, как мы видели, считает, что богохульники всего лишь «больная часть» Тела Христова. Разве это суждение не столь же богохульно, как и любая другая ересь?

Далее Митр. Киприан отвечает на вопрос: «А утверждая такое мнение, не успокаиваем ли мы находящихся в нововведении и ереси вместо того, чтобы помочь им покаяться?» Вопрос резонный, и ответ может быть только положительным: ведь для православного человека главная забота — не отпасть от Церкви, и если истинно-православный епископ публично и «непокрытой главой» заверяет его, что он находится в Церкви, — о чем еще ему беспокоиться? Пусть там епископы разбираются со своими Соборами, а нам, простым верующим, надо их слушаться... Как это знакомо нам по Московской патриархии! Но Митр. Киприан, конечно, другого мнения. Он считает, что позиция его и его Синода «содержит несомненно пробуждающую динамику [!?] ...требование прекращения общения является основанием серьезной озадаченности и постоянного беспокойства наших братий, находящихся в нововведении и ереси... “ограждение” влечет целый ряд действий и преследует следующие цели: не заразиться нам самим; привести в чувство остальных членов Тела, чтобы они также пресекали общение, дабы и им не заразиться; братской любовью помочь болящим членам покаяться, иными словами исцелиться, во избежание ухудшения болезни и окончательного отсечения от Тела; содействовать созванию Соборного органа для принятия мер, дабы болезнь не заразила все Тело». Когда читаешь такое, то, действительно, хочется, чтобы кто-нибудь привел тебя в чувство! Зачем остальным [непонятно, а кто «не остальные»] членам Тела (т. е. Церкви) пресекать общение с другими членами Церкви — что однозначно есть раскол? И что значит в этом случае «не заразиться»? То, что находясь в общении с еретиками, являешься «здоровым»? И чем отличается просто «отсечение от Тела» и «окончательное отсечение»?

Наконец, заканчивая этот раздел, Митр. Киприан «четко излагает свои принципы, обозначая верные екклисиологические пределы антиэкуменизма».

«Противостоящая нововведениям Полнота Православной Церкви, как огражденная особая церковная община,

— не составляет всю Церковь;

— административно не заменяет Церковь, которая ввела нововведения;

— не действует как другая юрисдикция параллельно с новостильниками;

— не сознает себя как некая вторая Элладская Православная Церковь.

 Она глубоко сознает, что она

— находится внутри пределов Церкви;

— составляет “здравствующую часть” Церкви;

— продолжает историю Церкви, переданной Святыми Отцами и чуждой всяким нововведениям, верной подлинному Православию и ожидающей Общего Собора Объединения».

Зададим вопрос нашим уважаемым читателям: какого «Собора объединения» ждет Митр. Киприан, учитывая, что по сравнению с «мiровым православием» все те, кто не вошел в это движение, составляют численно ничтожное меньшинство, а Синод Митр. Киприана является лишь «церковной общиной» внутри этой системы? Признание же, что «община» не составляет всю Церковь, есть глубокое заблуждение: не только любая община, если она хранит правую веру, но и любой православный есть вся Церковь. Вспомним исповедание преп. Максима Исповедника, когда ему указывали, что он, мол, во всей вселенной остался один: «Если и так, то я и есть Единая, Святая, Соборная и Апостольская Церковь»[5]. Ибо, по учению этого Святого Отца, «Бог всяческих объявил Кафолическою Церковью правое и спасительное исповедание веры в Него»[6].

***

В последнем разделе своего доклада «Соболезнование к недугующим, защита же здравствующих» Митр. Киприан, в соответствии с названием раздела, скорбит, «что нет в общем употреблении “соболезнования к недугующим”, то есть к нашим братьям, придерживающимся нововведений и ереси...» и призывает «никогда не забывать самоукорения, смирения и любви, если они искренно желают пользы и единения в Церкви». Призывать к добродетели всегда неплохо, но мы хорошо знаем самоукорение и смирение православных экуменистов, ради любви единения с еретиками попирающих веру.

Конечно, самоукорение необходимо, но само по себе оно никак не решает вопрос о границах Церкви, являющийся предметом рассмотрения Митр. Киприана. И никак не может оправдать его суждения о возможности находиться в Церкви еретикам. Уж каким высоким «эталоном самоукорения» является исповедание Анании, Азарии и Мисаила! Они, будучи мучениками за истинную веру, находясь в раскаленной печи, исповедали Господу, что подверглись пленению вавилонянами за то, что «согрешихом и беззаконновахом отступити от Тебе, и прегрешихом во всем» (Дан. 3, 50). Но разве из этого следовало, что они должны были признать язычников «болящей частью» истинной ветхозаветной Церкви? А чем лучше вавилонян современные суперэкуменисты? Даже хуже: те в неведении Истины поклонялись идолам, а эти, познав Христа, ставят Его наравне с теми же идолами!

Смирение — высочайшая добродетель. И богословствовать — удел очень немногих. Но сейчас перед всеми православными стоит вопрос не богословских тонкостей, к чему сводит проблему Митр. Киприан, приводя цитаты на эту тему из Святых Отцов, а «конкретный, грубый и зримый»: признавать ли за Церковь сообщество, в котором архипастыри не только соглашаются с любой ересью, но и публично участвуют уже в языческих культах? Доказывая необходимость смирения в борьбе за веру, Митр. Киприан опять приводит много цитат из Писания и Святых отцов — относящихся к «дальнейшей разработке богословских вопросов».

Возмущение Митр. Киприана по поводу того, что «простые верующие» позволяют себе критически относиться к таким «богословским разработкам», напоминает отношение сергиан к тем, кто обличал неправду их отступления. Протопресвитер Михаил Польский пишет: «Один из ближайших сотрудников Митрополита [Сергия] писал мне в Зырянский край: “Каждая баба считает своим долгом бросать Митрополиту Сергию оскорбления”. Я ему отвечал: “Ведь у нас, у православных, так: если и архиерей лжет, то и баба ему об этом в глаза скажет”»[7]...

Но вот пример истинного смирения и истинной веры. Не проявил ли Иоанн Богослов Апостол любви, когда бежал из бани и даже не помылся, узнав, что в ней находится еретик Керинф? Он не надеялся на свое «здравие». Он смиренно боялся, что из-за нечестия еретика Господь может попустить рухнуть бане, и вместе с еретиком погибнет и он, возлежавший на персях Спасителя! Так к какому смирению может призывать тот, кто допускает единение православных с отступниками не в бане, но в Самом Храме Тела Спасителя, в Его Церкви? Не об этом ли смирении писал святитель Игнатий:

«И демоны имеют свое смирение. Такого смирения требовал от Богочеловека сатана, обещая вознаградить за это смирение обильным излиянием земных почестей и благ. Возвел диавол Господа на гору высоку, показа Ему вся царствия вселенныя в часе времянне. И рече Ему диавол: Тебе дам власть сию и всю славу их, яко мне предана есть, и емуже аще хощу, дам ю: Ты убо аще поклонишися предо мною, будут Тебе вся (Лк. 4: 6, 7). Точно так мучители упрекали святых мучеников в гордости, требовали от них смирения, заключавшегося в согласии на поклонение идолам и в отречении от Христа, обещали за такое смирение вознаградить обилием земных благ. Точно такое смирение требует мiр, действующий по началам и в духе мiродержца: это смирение он любит, прославляет, осыпает своими суетными наградами. Мiр ненавидит смирение Христово, а святые Божии столько ненавидели смирение бесовское, что подчинялись всем неудобствам и лишениям, всем бедствиям, лишь бы не подчиниться этому смирению, они предпочитали смерть насильственную и поносную согласию на бесовское смирение. В этом смирении — отречение от Бога. Смирение, проповедуемое плотским мудрованием, лицемерством, пустосвятством, есть смирение бесовское»[8].

 

заключение

 

И к какой иной обители

Мне стремиться суждено,

Если сердце жаждет гибели,

Тайно просится на дно?

А. А. Блок

 

Подведем итог нашего рассмотрения экклисиологической концепции Митр. Киприана. Она заставляет обратить внимание на важнейшие стороны современной духовной жизни.

А. Логическим продолжением этой концепции станет вовлечение тех, кто до сих пор пытается сопротивляться апостасии, в общий котел «мiрового православия». «Ограждение», заключающееся в неучастии в таинствах с еретиками-экуменистами, вовсе не препятствует реальному духовному союзу с ними. Вспомним, что при заключении Флорентийской Унии греки не сослужили с латинянами. Но их отпадение от Церкви было полным вследствие принятия латинских ересей и признания латинян находящимися в Истиной Церкви. А именно это предусматривает киприановская концепция.

Б. «Мiровое православие» может обеспечить известность, материальное благополучие и безопасность, что, конечно весьма притягательно для многих. Появление екклисиологии Митр. Киприана характерно для нашего времени. Митр. Киприан ответил на своеобразный «социальный заказ» определенных православных кругов.

В. Эта конструкция строится с помощью разнообразных казуистических приемов, на которые мы указывали по ходу рассмотрения текста доклада[9]. Узловой ее момент — подмена, смешение ереси, являющейся смертным грехом, сразу и решительно отторгающим от Церкви, и заблуждений вероучительных или нравственных, возможных и, более того, являющихся в той или иной степени уделом всех верующих, ибо несть человек, иже жив будет, и не согрешит и всяк человек ложь. Церковь, несмотря на определенные трудности в различении этих явлений, хорошо знакома с ними. Поэтому она не сомневалась исповедовать своими святыми тех, кто имел иногда весьма существенные отступления от православного вероучения. Таковыми были, как известно, святой Григорий Нисский с его представлением о всеобщем восстановлении и спасении (апокатастасис), блаженный Августин, имевший искаженный взгляд на соотношение Божественной благодати и человеческой свободы и на Божественное предопределение. Православие не сводится к сумме формально исповедуемых фраз, но есть жизнь в Церкви, жизнь во Христе. Поэтому граница, которая отделяет заблуждающихся, но являющихся православными, от еретиков, столь же явна для Церкви, как разница между живым, пусть и носящим язвы прегрешений, и трупом.

* * *

А как быть нам, есть ли критерии, чтобы и нам, грешным, можно было отличить заблуждающегося от еретика?

Наше время, наряду с крайним по «снисходительности» взглядом, согласно которому еретики находятся в Церкви (до «Собора Объединения»), порождает другую крайность, когда заблуждающихся склонны строго осудить как еретиков и «изгнать» из Церкви. Как известно, о. Серафиму Роузу даже пришлось написать брошюру в защиту блаженного Августина, подвергавшегося такому «анафематствованию» со стороны современных радикальных богословов. Церковь имеет ведение, она ясно видит суть всех явлений и имеет обо всем истинное суждение. Конечно, как мать объясняет ребенку признаки опасности, так и Церковь дала нам эти критерии. Вспомним еще раз, церковное учение о ереси:

«Христианство есть Божие учение, есть Откровение Божие. Оно, как познание, дарованное человекам Богом, должно быть принято и содержимо с величайшим благоговением и покорностию, подобающими этой величайшей святыне. Оно может быть принято и содержимо одною смиренною верою, как вполне превысшее человеческого разума. Это — та духовная, таинственная книга (Апок. 22: 18, 19), книга ведения Божия, начертанная и изданная Богом, к которой невозможно приложить ничего, из которой невозможно исключить ничего. Отсюда явствует, какой тяжелый грех — ересь. Она — возмущение и восстание твари против Творца, восстание и возмущение ничтожнейшего, ограниченнейшего существа — человека — против всесовершенного Бога. Она, — страшно сказать, — суд человека над Богом и осуждение человеком Бога. Она — грех ума, грех духа. Она — хула на Бога, вражда на Бога. Она — плод гордыни, этой причины падения падших ангелов. И последствия падения ею очень схожи с последствиями падения отверженных духов; она омрачает разум, ожесточает сердце, на самое тело разливает яд свой, вводит в душу вечную смерть. Она не способна к смирению! Она соделывает человека вполне чуждым Бога. Она — смертный грех. Как плод гордыни, ересь держит в железных цепях своего пленника, и редкий пленник исторгается из цепей ее. Упорство в ереси есть свойство еретика»[10].

Свойственно верующему, осознающему поврежденность нашей природы, всегда беспокоиться, не заблуждается ли он в своих взглядах, соответствуют ли они церковному учению. И он радуется, понимая, насколько важно для спасения иметь правую веру, что накажет мя праведник милостию и обличит мя, — с другой стороны опасается — елей же грешнаго да не намастит главы моея (Пс. 140, 5)[11].

Прекрасный пример действия этого критерия православности — недоверия к себе — мы видим в житии преп. Симеона Столпника. Как известно, по внушению Божию, он ввел в монашескую практику аскетическое новшество: подвиг стояния на столпе. Жившие неподалеку отцы-подвижники были в недоумении, не находится ли Симеон в прелести. По совету одного из них, к столпнику была послана делегация, которая так обратилась к нему: «Отцы велели тебе передать, что измысленный тобой подвиг — от беса». Не успели они закончить свои слова, как блаженный уже стал спускаться вниз. Тогда монахи с поспешностью сказали ему: «Отче святый, продолжай свой благословенный подвиг и молись о нас. Ибо твое смирение разрешило наши сомнения и свидетельствует о благоволении Божием».

Если же обратиться к примеру блаженного Августина, то это свойство православности он засвидетельствовал, закончив, например, свою книгу О Троице так: «Господи, Боже Единый, Боже Троице, то, что я сказал в этой книге о Тебе, пусть это будет принято как Твое; если же что-то я сказал от себя, то да простишь меня Ты и те, кто Твои». Вот голос истинного смирения! Слыша его, блаженного Августина (ясно видя и никак не оправдывая его уклонений[12]) на протяжении веков и признавали «своим» «те, кто Божии».

Великий защитник Православия от латинства (а заблуждения блаженного Августина во многом объясняются именно его «латинским», слишком доверяющим формальной логике, складом ума) святой Фотий так писал: «Мало ли было затруднительных положений, которые вынуждали многих Отцов частию выражаться неточно, частию говорить по применению к обстоятельствам при нападении врагов, а иное и по человеческому неведению, которому подпадали и они?... Если иные говорили не точно, или, по неизвестной для нас причине, даже уклонились от прямого пути, но возражений не было, и никто не вызывал их к дознанию истины, — мы оставляем их в числе Отцов, точно так же, как бы они и не говорили того, частию за известностию их жизни и славу добродетелей, частию за непорочность веры их в прочих отношениях; но не следуем тем их словам, где они отклонились от истины. Мы, хотя и знаем, что некоторые из наших святых Отцов и наставников отклонились от исповедания истинного учения, не принимаем как учение те области, в которых они заблуждались, но принимаем самих человеков»[13].

Сравним эти слова с апостольской заповедью в отношении еретиков: еретика человека по первом и втором наказании [вразумлении] отрицайся, ведый, яко развратился таковый, и согрешает, и есть самоосужден (Тит. 3, 10)[14].

* * *

Г. Трудность положения Митр. Киприана заключается в том, что он занялся разработкой своей екклисиологической теории спустя десятилетия после отделения истинно-православных от «официального православия», когда истинно-православные четко определили модернистов и экуменистов как еретиков и сверх-еретиков. Внешне позиция Митр. Киприана напоминает взгляды таких наших новосвященномучеников, как св. Кирилл Казанский, отвергших в конце 20-х годов отступление м. Сергия, разорвавших с ним общение, но не отрицавших, что он и его сторонники находятся внутри церковных границ. Но внешняя схожесть только подчеркивает существенное различие позиций умеренных антисергиан и Митр. Киприана. В первое время после «Декларации» были основания надеяться, что ошибка м. Сергия — внешняя, относящаяся к области церковной политики, к тому же сделана под страшным давлением властей. Такая ситуация «разделения внутри Церкви» не может быть длительной, как следствие невыясненности глубинных причин внешних проявлений заблуждения. В отношении м. Сергия довольно быстро стало ясно, что его ошибки вытекают из еретической екклисиологии. Это, в частности, проявилось в его отвержении сотен и тысяч обличений, приходивших к нему и от собратий-архиереев, и от самых простых мiрян. Он коснел в своем заблуждении. Уже в 1928 году новосвященномученик Павел (Кратиров) писал: «Митр. Сергий не лично от себя и своего Синода, но от имени всей Православной Кафолической Церкви поклонился человекобогу, говорящему гордо и богохульно. Я, грешник, думаю, что таких церковных деятелей нужно называть не только еретиками и раскольниками, но и богоотступниками. Ведь митр. Сергий вводит в церковное богослужение неслыханную в истории ересь модернизированного богоотступничества, естественным последствием которой явились церковная смута и раскол… Итак, митр. Сергий попрал не внешнюю сторону, а самое внутреннее существо церковного Православия. Ведь “осанна” Христу и Антихристу, исполняемое сейчас в христианских храмах, касается самой сущности христианской веры и представляет собой явную апостасию — отпадение от веры, богоотступление»[15].

Д. Что же касается сегодняшнего положения и МП, и всего «мiрового православия», то, конечно, говорить о возможности «добросовестного заблуждения» их уже невозможно. То, что бывшие поместные Церкви «свободного мiра» стали еретическим владением, окончательно выявили «Скорбные Послания» святителя Филарета (Вознесенского). Воистину это был глас, вопиющий в пустыни. Ответом этому живому голосу было кладбищенское молчание...

Мы, в России, находились в качественно ином положении. Думаю, у некоторых из нас были основания в начале 90-х годов надеяться на возвращение Московской патриархии к Истинному Православию. Но мы недооценивали эффективности работы соответствующих служб, позаботившихся о необратимости изменений в МП: эта структура «запрограммирована» на отторжение (если нет возможности физически уничтожить, как в 30-е годы) Истинного, живого Православия. Возникают даже, говоря юридическим языком, обоснованные подозрения, что и сама «перестройка» началась именно тогда, когда окончательно стало невозможным возрождение патриархии. «Тот, кто движет, управляя, марионетками всех стран»[16], конечно, просчитывал все варианты, переходя на новый этап «тихого» уничтожения России, и ему совсем не нужно, чтобы наш народ вернулся к истинной вере...

Е. Вместе со смешением ереси и заблуждения, концепция Митр. Киприана основана на искаженном понимании значения Собора. Из различных сторон значения Собора Митрополит выбирает одно: объединение. Но если Соборы, действительно, объединяют разрозненных смутой православных, то Митр. Киприан чает объединения с еретиками. Впрочем, как мы видели, он и сейчас считает себя соединенным с ними, рассматривая истинно-православных лишь как общину внутри общей с еретиками «церкви». О том, кого действительно объединяет Православный Собор, мы поймем, яснее представив себе положение Церкви в смутное время.

«Гораздо более смутное представление мы имеем, например, о временах иконоборчества и монофелитства, когда почти вся иерархия отпадала в ересь, — пишет Василий Лурье[17], — еще труднее представить себе времена монофизитской смуты (V и VI вв.) и арианства (IV в.), когда православные оказывались среди тех, кто отвергал православные Соборы, а среди сторонников этих Соборов оказывались еретики. Подобные эпохи затягивались на многие десятилетия, и завершались они обычно соборным решением, осуждающим мнимо-православных и принимающим в полноту общения тех, кто вызывал подозрения, оказавшиеся необоснованными. Так, например, Второй Вселенский Собор осудил формального приверженца Никейского Символа веры — Македония, и принял в общение святого Кирилла Иерусалимского, возведенного на престол противниками этого Символа....

Если смотреть на историю подобных эпох церковной разрухи через подлинные документы, то они весьма напоминают современное состояние Церкви. Так, в IV веке очень многие православные епископы отделились от св. Василия Великого, поскольку он состоял в общении с Евстафием Севастийским, которого почти все считали еретиком. Однако, св. Василий ему доверял, будучи расположен к нему как к своему старшему товарищу, почти наставнику, по монашеской жизни. Прошли годы, и святому Василию пришлось убедиться, что Евстафий — еретик; тогда он прервал с ним общение. Но до этого он, настаивая на доверии к Евстафию, мог невольно служить к соблазну другим. Не были ли правы те, кто прервал в свое время общение со св. Василием? Не побудили ли они тем самым святителя быть менее доверчивым к лицемерию Евстафия?.. Аналогичные проблемы наполняют переписку русских иерархов 1920—30-х гг., которые точно так же разрывали друг с другом общение вследствие разности воззрений на допустимость снисхождения к разного рода раскольникам и отступникам...»[18].

Тогда православные надеялись на Собор, который бы явственно очертил границы Церкви, указал бы верным на тех, кто отторг себя от Церкви ересью и расколом. Ибо Собор сам никого не отторгает от Церкви (от Нее отторгает лишь грех), вопреки тому, что считает Митр. Киприан, но констатирует уже совершившееся отторжение. В России это до сих пор остается невозможным: всего лишь несколько лет, как началось в тяжелейших условиях у нас действительное возрождение Православия.

Но ведь, по милости Божией, такой Собор был: это Архиерейский Собор РПЦЗ 1983 года, давший православным все необходимые критерии для определения ереси и провозгласивший анафему экуменизму! В этом деянии Русская Зарубежная Церковь исполнила свою историческую миссию. Но кто прислушался к ее голосу?

Возвращаясь к воззрениям на Собор Митр. Киприана, хочется отметить, что они требуют большого умения поверить в невозможное. «Поскольку Элладская Церковь сегодня разделена, Священный Собор объединенной Элладской Церкви ... не может быть созван... созыв такого Собора станет возможным только тогда, когда разделенные объединятся в Православии, — говорит Митрополит. — Во время господства иконоборческой ереси, например, невозможно было созвать Православный Собор всей Церкви. Только когда иконоборческая ересь была не у власти, в 787 году был созван Седьмой вселенский Собор объединения... Он состоялся для того, чтобы разобщенные части Церкви — тогда разделенные на иконоборцев, несогласных с правой верой, и православных, противостоящих иконоборческой ереси — объединились[19] внутри Православия»[20]. Получается, что, во-первых: раз есть еретики, — православные никак не могут без них собраться на Собор. Во-вторых, если условие объединения в Православии есть даже не цель такого Собора, но условие его созыва, — зачем после объединения устраивать Собор, имеющий своею целью объединение? В-третьих, еретики-иконоборцы, страшно гнавшие православных (вспомним хотя бы историю Иверской иконы), опять деликатно именуются «несогласными с правой верой». В-четвертых, самое абсурдное: православные объединяются с еретиками ...внутри Православия.

«Борьба с экуменизмом», «противостояние» Митр. Киприана напоминают древнюю притчу о драконе, который, как все драконы, любил золото и покорил некий город. В течении долгих веков копились его несметные богатства. За это время множество храбрых витязей приходили, чтобы сразиться с ним. Но каждый раз слуги дракона после битвы возвещали о их поражении. Но однажды нашелся один витязь, вступивший в битву. Он победил и, радостный, стал осматривать логово убитого им чудовища, где были навалены груды золота и драгоценностей. Сердце его охватило вожделение: с жадностью протянул он руку к драконьему наследию — и, о ужас, взглянув на нее, увидел, что она покрывается мерзкой чешуей, превращаясь в драконью лапу. И понял он, что все прежде бывшие до него витязи побеждали дракона во внешнем бою, но дракон торжествовал внутри их. Потому что дракон и есть вожделение земного богатства ...

Мне вспомнилась эта притча, потому что за последние годы мы многократно видели такое перерождение во многих бойцах, выходивших на бой против врагов православия. Увы, когда не было позитивной определенности в их внутреннем исповедании — за что (а не против чего) они борются, — тогда чем энергичнее и, казалось бы успешнее шла «борьба», тем быстрее и глубже сами бойцы превращались в «драконов», исполненных ненависти к подлинному учению Церкви...

* * *

Хочу закончить словами грузинского священника Зураба Арошвили, в 1997 году мужественно порвавшего с апостасийной Грузинской патриархией:

«У христианина, который находится в таком единении [с экуменистами], постепенно умирает совесть веры и его церковное сознание становится иллюзорным, мечтательным, эгоистичным. Думает, что один он остался и что остальные, окружающие его, члены Церкви больны, вся Церковь больна, а он один, назвав Церковь грешной и больной, только и спасается. Это и есть конец его правильных понятий о Церкви и о спасении в ней. Это путь одиночества и смерти. Потому, что такой не на ниве Божественных заповедей взращивает свою духовную жизнь, а на ниве человеческих, душевных, которые крепко-накрепко связывают его с мiром тленным. Причина же тому общение с вероотступниками, что, по сути, есть соучастие в изменении Закона Божия...

Исповедывать свою веру -- обязанность христианина, хочется ли это ему, устраивает ли его в тот или иной момент это, или нет. Исповедывать Христианство, а не полухристианство, Христа, а не Его обмiрщенный театрализованный суррогат.

Экуменизм — это некая театральная постановка на подмостках этого мiра. Скоро закроется занавес, и актеры смоют грим и явятся их настоящие лица, явятся и постановщики сцен, явится и смысл этих постановок: лишить Истину ее, действующего в истории рода человеческого, собственного лица. Пытаться оправдать все эти деяния, как-то сглаживая их, ...это разные роли в одном неприглядном спектакле, которому скоро конец. Если кто-либо сможет доказать, что все вышеописанное не есть правда, но это лишь воображение моего ума, то есть все это мною выдумано и не есть действительность, то в моей дальнейшей жизни я приму этого человека, как учителя моего и всей Церкви. Но если кто, обходя затронутые нами вопросы, будет говорить о мнимой церкви без правого исповедания, о церковном мире без Бога, ...то я сочту, что он забыл о своей вечной душе и печется о каких-то временных благах, которые могут быть вовсе не материальными. Есть еще нечто более “ценное” в мире сем: это слава и почесть духовные для слепых и вождей слепых...»